Агент, бывший в употреблении - Страница 29

Хлынувший из гаража свет не позволяет мне и дальше оставаться невидимым. Да я уже и не стремлюсь к этому. Пересекаю улицу и делаю два шага к стоящему перед гаражом другу юности.

— Здравствуй, Траян.

Он смотрит на меня почти равнодушно.

— Откуда ты взялся?

— Из прошлого, Траян. Тень из прошлого.

— Соскучился? И пришел проведать, как я поживаю?

— Можно сказать и так.

— Как говорили древние, «пришел, увидел, победил». Небось радуешься, что нашел меня?

— Радуюсь приятной встрече.

— Ну, хорошо, встретились. А теперь, с твоего позволения, я поехал, а то у меня дела.

Молодой человек за рулем «мерседеса» открывает дверцу, дабы удостовериться, все ли в порядке, но ТТ делает ему знак сидеть на месте. Второй, тоже молодой человек, стоит перед гаражом, однако ТТ на него не смотрит.

— Понимаю, что я незваный гость, — признаю. — Но все-таки рассчитываю, что ты уделишь мне несколько минут для короткого разговора.

— Не могу. Должен признать твой успех в том, что ты меня обнаружил. Но я сейчас занят. Давай увидимся завтра, здесь же, скажем, в час.

Потом, похоже, ему что-то приходит в голову, потому что, приблизившись ко мне, вполголоса произносит:

— Лучше в час тридцать.

На другой день вновь посещаю оба здания на соседствующих улицах — чтобы проверить, снят ли режим конспирации. Никаких признаков жизни. Обе квартиры выглядят такими же безжизненными, как и прежде.

Ночью в условленный час стою перед гаражом. Решетка уже поднята, и, когда заглядываю внутрь, вижу, как уже знакомые мне молодые люди волокут тело еще одного знакомого молодого человека — моего водителя Пешо. Как раз в этот момент на узкой лестнице на другом конце гаража показывается Табаков.

— Ну заходи же. Специального приглашения, что ли, ждешь?

— Зачем вы убили парня? — спрашиваю.

— Не убили, а всего лишь усыпили. Ну, поднимайся уже!

Лестница, крутая и узкая, не подходит для разговоров. Только когда мы оказываемся на втором этаже, ТТ спрашивает:

— Этот мерзавец, он твой телохранитель или он следит за тобой?

— Он мой водитель.

— Тогда зачем вчера вечером он прятался за углом?

— Самодеятельность. Ты из-за этого изменил время?

— А как же.

— Смотри, чтобы ему не причинили вреда.

— Все, что нужно, он уже получил.

— Когда вы его отпустите?

— Может, и отпустим, но не сразу.

Вид помещения, в котором мы оказываемся, можно назвать жалким. Старый письменный стол, несколько стульев с ободранной обивкой, столик с разбросанными на нем газетами.

— Садись, — бросает Табаков, устраиваясь за письменным столом.

Некоторое время он с умеренным любопытством изучает меня, потом решает заговорить:

— Смотрю я на тебя и диву даюсь: беспокоишься о каком-то водителе, а о себе подумать не спешишь.

— А чего мне бояться?

— Да хотя бы вот этого!

И с этими словами достает из ящика стола 9-миллиметровый браунинг.

— И этого!

Рядом с браунингом появляется глушитель.

— Неужели не догадываешься, что после того, как ты имел нахальство пробраться в мое убежище, у меня не остается другого выхода, как только пристрелить тебя.

— Не верю, что ты можешь поступить так с другом юности.

— Зачем мне делать это самому, когда есть люди, которым я плачу. Позову парней, скажу им, что делать, потом ненадолго выйду в соседнюю комнату и вернусь, когда они вынесут твое тело.

— Ты этого не сделаешь, — качаю головой.

— Не провоцируй меня!

— Ты этого не сделаешь, — настаиваю. — Ты никогда не делаешь ничего, что не сулит тебе выгоды. Мое же убийство ничего, кроме неприятностей, тебе не принесет. Возможно, мелких неприятностей, но все же… Так какой смысл?..

— Хорошо, — кивает ТТ. — Отложим вопрос экзекуции на потом. К нему всегда можно будет вернуться. Зачем ты пришел?

— Просто пришел посмотреть, как ты, как у тебя дела, поговорить о том, о сем…

— А нельзя ли без этого паясничания? — прерывает меня Табаков. — Как я, как у меня дела — вряд ли тебя волнует. Переходи сразу к делу — кто тебя послал и с какой целью?

— Вот это мужской разговор, — киваю с уважительным видом. — Я тоже против хождений вокруг да около; кто же не знает, что время — деньги; но как раз те, кто меня послал, велели мне быть поделикатнее, действовать, если можно так выразиться, в шелковых перчатках. Вот я и начал несколько абстрактно.

— Сказка о шелковых перчатках звучит прямо-таки трогательно, — кивает в свою очередь Табаков. — Чудная идея, вот только прибегли вы к ней поздновато. Не знаю, Эмиль, в курсе ли ты, но до тебя у меня перебывало немало твоих коллег, и все они были экипированы не шелковыми, а боксерскими перчатками.

— Не понимаю, о чем ты.

— Значит, решили не обременять тебя лишней информацией. Я мог бы ее восполнить, но в данный момент мне недосуг.

— На что ты намекаешь, говоря о боксерских перчатках?

— Намекаю? Засветить бы тебе хук, а потом спросить, считаешь ли ты это намеком.

Он смотрит на меня, желая убедиться, что я не прикидываюсь дурачком, потом протягивает руку к коробке с сигарами, достает одну и держит ее как указку, показывая на коробку, как на какое-то наглядное пособие. Вот только слова, которые он при этом произносит, к теме сигар никак не относятся:

— Я битый. Возможно ли назвать такую пакость, которую не подстроили мне твои дружки? Не говоря уже о том, что вынудили покинуть страну. Я не жалуюсь: нет худа без добра. Но они и на этом не успокоились. Сколько могли сорвать сделок — сорвали. Сколько можно было сочинить клеветы — сочинили. Писали доносы местным властям. Пытались экстрадировать в связи с якобы совершенными мною преступлениями. Сожгли одну машину. Взорвали другую. Еще и года не прошло, как в меня стреляли.