Агент, бывший в употреблении - Страница 6

— Зачем вызывали? — спрашивает вечером Борислав.

Коротко пересказываю ему свою беседу с прокурором.

— Не понимаю только, зачем им вытаскивать на свет старую историю с наркотиками.

— Человек тебе ясно сказал: решили пересмотреть дело.

— Ну и пусть себе пересматривают. Только не понимаю, чем я им могу помочь.

— Как же тебе понять, когда ты ленишься заглянуть в газеты. Цель — реанимировать давнишние обвинения против нашей страны, чтобы лишний раз напомнить, как преступен был прежний режим и как непорочен нынешний. Репертуар известен: болгарская военная промышленность производила оружие для стран, поддерживающих терроризм. Последние, за неимением денег, расплачивались с нами наркотиками. А мы под видом лекарственных средств вывозили эти наркотики на Запад: с одной стороны, чтобы зарабатывать валюту, а с другой — чтобы травить золотую буржуазную молодежь.

— Зачем мне читать подобную чушь, когда я могу послушать ее в твоем пересказе? Не знаю только, стоит ли утруждаться. Эти выдумки столь избиты и затасканы…

— Им стараются придать свежести. Не так давно этот подонок… пардон, этот красавец, наш президент, самолично потребовал от правительства Италии вновь поднять вопрос о причастности Болгарии к покушению на папу римского. Ему отвечают, что вопрос этот давно изучен и что Болгария не имеет к покушению никого отношения, но наш красавец не унимается: настаивает на том, чтобы против нас в очередной раз выдвинули обвинение и тем самым заклеймили прежний режим как террористический.

— Кстати, — говорю, — эта история с наркотиками, в которую меня впутывают, началась именно тогда, когда нас обвинили в организации покушения на папу. Обстановка в то время была накаленная, и в связи с этим передо мной поставили определенную задачу. Ты ведь знаешь, что наркотики — не наш с тобой профиль.

— Это мелочи, Эмиль. Дай бог, чтобы я ошибался, но в данном случае главное для них — превратить тебя в обвиняемого.

— Но фактов же нет.

— Чтобы понять, есть или нет, требуется провести новое расследование, а это — действенный способ достичь нужного эффекта: новая шумиха в прессе по поводу преступной торговли коммунистами так называемыми лекарственными средствами. На это время, чтобы не скрылся или не сбежал за границу, тебя, естественно, посадят под замок. В конце концов, тебе вынесут приговор на основании ложных свидетельских показаний, а может, и выпустят, если, конечно, доживешь.

— При таком счастливом исходе дела смогу ли я все еще рассчитывать на твой кров?

— Комната Афины всегда в твоем распоряжении.

— Слава богу. Но, поселив у себя уголовника, ты рискуешь подорвать свою репутацию.

— Наша с тобой репутация, Эмиль, и без того уже подорвана, и подорвать ее сильнее едва ли возможно.

— Раз уж речь зашла о комнате Афины; вчера вечером мне подумалось, а не слишком ли нахально, с моей стороны, жить в ней? Не лучше ли нам поменяться комнатами? Все-таки Афина была твоей женой, а не моей.

— Меняться не будем. Я и без того слишком часто вспоминаю ее. А если еще и в ее комнату переселюсь, она вообще не выйдет у меня из головы.

— Что плохого в том, чтобы вспоминать жену?

— Ничего. Кроме, пожалуй, того обстоятельства, что каждый раз, вспоминая ее, я проклинаю себя.

Афина. Когда-то давно у нас на службе разнеслась сенсационная весть: наш Борислав женился на девушке, чей отец в прошлом был среди главарей фашистского режима. Как это бывает в подобных случаях, сенсация вызвала бурю возмущения, но скоро измельчала до скучных перешептываний сплетников, поскольку, как оказалось, гора родила мышь. Отец, а точнее, дед молодой жены в прошлом был не фашистским лидером, а всего лишь богатым торговцем шерстяными тканями, хотя и на все сто процентов поддерживавшим фашистов. Ничего определенного о размере его богатства известно не было, поскольку его магазин сгорел во время бомбежки, но что он был врагом нынешней власти — это было несомненно, поскольку в свое время он голосовал за Николу Пе́ткова. И вот, на тебе — наш лопух взял и женился на дочери этакого элемента, как будто в нашем городе не нашлось девушки из порядочной семьи. «Изловчились буржуи, — комментировали у нас на работе. — Целенаправленно выдают своих дочерей за наших парней. Уже до сыновей членов Политбюро добрались. Захватывают крепость изнутри».

«Враг в моей постели», — обобщал Борислав эти сплетни.

«Ну, не совсем так, — возражал я. — Это ты залез в постель к врагу. Да и квартирой, говорят, заодно обзавелся».

«Верно. Только помог бы мне кто-нибудь выплатить за нее взносы в жилфонд».

«А верно ли, что твой тесть — противник власти?» — спрашивал я.

«Не знаю, как раньше, но, когда его объявили таковым, он определенно стал им. А теперь за отсутствием противника он задирает меня».

«А ты?»

«Поднимаю ему давление, называя папой».

Комната Афины. Очень светлая, очень чистая и, следует добавить, очень нарядная. Плакат с Эйфелевой башней не единственное ее украшение. На другой стене висит большой фотоснимок лондонского Пиккадили-Серкус с неоновыми рекламами и красными автобусами. Есть, хотя и более скромных размеров, виды Кельнского и Страсбургского соборов, а также синие морские заливы, желтые пляжи и белые виллы, утопающие в тропической зелени. На этажерке под плакатом с башней заботливо расставлены альбомы с видами разных частей света. Богатая коллекция, которую можно было бы назвать «Страны, в которых я никогда не бывала», потому что, насколько мне известно, Афина никогда не покидала пределов Болгарии.