Агент, бывший в употреблении - Страница 46

— И в чем смысл этого бредового плана? — спрашиваю. — Что получит Манасиев, подмочив репутацию Табакова?

— Может, и ничего, но это его последняя возможность. Уже ясно, что добровольно ТТ не отдаст ни доллара. Вместе с тем существует реальная опасность, что в конфликт вмешается какая-нибудь неконтролируемая сила. Поэтому, по мысли полковника, единственный оставшийся шанс в том, чтобы испортить репутацию Табакова в глазах австрийских властей и тем самым склонить их к его передаче нашему правосудию.

— «Неконтролируемая сила»… Угадываю в этой фразе пафосный стиль Манасиева. Как ты считаешь, что он имеет в виду?

— Откуда мне знать.

— Ладно, оставим это. Где наркотик?

— Какой наркотик?

— Не строй из себя идиота. Тот самый, который намерены использовать для компромата.

— Откуда мне знать.

— Где вы его спрятали?

— Откуда мне знать.

— Если ты еще раз повторишь эту фразу, клянусь, я разобью этот стул о твою голову.

Он со страхом смотрит на меня и, убедившись, что я не шучу, бурчит:

— Его привезут завтра.

— Когда и где его тебе передадут?

Он собирается, видно, спросить: «Почему — мне?», однако встречает мой тяжелый взгляд и говорит:

— Завтра, в девять… Позади здания Художественно-исторического музея.

— И куда ты его хочешь подсунуть мне — в машину или в дом, не смущаясь подвергать опасности несчастную женщину?

— Да погоди ты, Эмиль, почему — тебе… почему я…

— Так положено. Сказано ведь: сделавшему тебе большое добро, отплати еще большим злом.

Когда-то он считался железным человеком, человеком без нервов. Однако сказывается возраст. В его глазах появляются слезы. Он пытается схватить меня за руку, но я отдергиваю ее, и он, запинаясь, бормочет вполголоса что-то в том смысле, что да, может, эти типы и вправду рассчитывают использовать его против меня, но разве могу я поверить в то, что он согласился стать моим палачом намеренно — он, который всегда помнит, что обязан мне жизнью, он, который… и так далее и тому подобное.

— Да разве ты не видишь, что именно эту роль тебе и отвели — роль палача!

— Это потому, что они не знают о наших отношениях… никто не знает… даже Манасиев.

— А сам-то ты знаешь?

— Что «знаю»?

— Единственно важное: знаешь ли, как поступить, когда тебе предадут героин и прикажут: «Подложи этому дурачку!»?

— Знаю. Я сразу предупрежу тебя.

— И где ты меня найдешь, чтобы предупредить?

— Где скажешь.

— А как же я тебе скажу, если до этой секунды ты молчал как рыба, и продолжал бы молчать, если бы я не задал тебе встряску, чтобы расшевелить!

— Прости, браток. Я так запутался с тех пор, как Манасиев навязал мне эту кошмарную операцию, что, может, и вправду сделал что-то не так.

Он осматривается по сторонам, дабы убедиться, что нас никто не подслушивает, хотя в этот обеденный час кафе явно не кишит осведомителями, и доверительно шепчет:

— Я еще вчера думал тебе сказать об этом, но не решился. Если бы сказал, ты сразу понял, что я не собирался тебя предавать. Эмиль, я больше не вернусь в Болгарию.

Эта торжественная декларация заслуживает того, чтобы быть отмеченной соответствующим заказом, который я и делаю официантке в белом фартучке и белом чепчике. А когда порции торта и напитки принесены, кратко инструктирую Петко, как ему следует поступить в том случае, если его желание помочь мне не лицемерно.

— Придешь в условленное время на аллею позади Художественно-исторического музея. Когда тебе передадут героин, ты возьмешь его, выслушаешь инструкцию и пойдешь направо. Я найду удобный момент пересечься с тобой и возьму у тебя пакет. Потом — каждый своей дорогой.

Собираемся вставать, как вдруг мне приходит в голову спросить:

— А этот негодяй Бобби, где он остановился? Не верится, чтобы в «Захере».

— Еще чего, в «Захере»! Он в гостиничных комнатах над «Сити-баром», возле которого ты меня поджидал.

Итак, найти Бобби просто. Я знаю, где находится «Сити-бар», знаю Бобби, и все же, как уже не раз говорилось, вещи редко оказываются столь же однозначными, какими выглядят. Надо добраться до этого негодяя раньше, чем он смекнет, что я его ищу, иначе он сбежит или натравит на меня всю местную наркомафию. Заявиться прямо в бар было бы глупо, но и торчать в гостиничном холле мне тоже не пришлось, поскольку никакого холла там не оказалось. При входе с одной стороны — бар, с другой — лестница, ведущая к номерам, а посредине — окошечко, за которым сидит администратор, и доска с висящими на ней ключами. Ко всему прочему, ни я, ни Петко не знаем настоящего имени Бобби.

— Я хотел бы снять номер, — сообщаю я дежурному.

— На какой срок?

— На один вечер.

— На один вечер можно. Оплата вперед.

Плачу, беру ключ и поднимаюсь по лестнице, не спрашивая, какой этаж, поскольку гостиница размещается на единственном верхнем этаже — втором. Бросив беглый взгляд на доску, выясняю, что номеров здесь около дюжины. Мой находится где-то возле лестницы, где, по-видимому, шумно. Меня это устраивает: труднее будет заснуть. А делать этого мне не следует.

Интерьер настолько жалок, что даже не заслуживает описания. Воздух сперт и полон запаха нестиранного постельного белья. Какое никакое, а открытие: я до сих пор и не подозревал, что грязное постельное белье может так влиять на атмосферу. Оставляю дверь слегка приоткрытой — настолько, чтобы иметь возможность видеть все передвижения в коридоре. И принимаюсь за свое привычное занятие — ожидание.