Агент, бывший в употреблении - Страница 50

— Не льстите. Это всего лишь последние всполохи на пороге Большой скуки.

— Вы скромничаете. Такой специалист, как вы, всегда будет востребован в сфере международных отношений. Да и в деле вербовки, как же без нее.

— Спасибо за комплимент. Но в области международных отношений давно работают новые люди, а что касается вербовки, то кого мне вербовать, вас, что ли? А зачем? Ваши люди сами поставляют нам любую информацию, даже не дожидаясь, пока мы запросим ее. Они проявляют такое усердие, что поначалу мы даже заподозрили, не пытаются ли с нами сыграть в старую игру по сливу дезинформации. Но они не играют, Майкл. Просто люди жаждут быть полезными. Или, подобно всяким Калугиным, предлагают информацию в обмен на американское гражданство и скромную пенсию предателя.

— Я предложил бы выпить еще по стаканчику, — говорю, — хотя мы рискуем напиться.

— Такой опасности нет, — уверяет меня Сеймур и делает знак кельнеру.

— А не боитесь, что нас прослушивают? — спрашиваю, чуть погодя.

— Не боюсь. Я уверен, что нас не прослушивают. И вообще эта практика в наши дни становится все менее эффективной. Люди ведь убеждены, что их подслушивают, поэтому контролируют себя, выбирая, что сказать, а о чем умолчать. А раз так, то какой смысл подслушивать? Такому профессионалу, как вы, это наверняка известно не хуже моего.

— О, что касается меня, то мне уже давно не о чем умалчивать. Что скрывать такому жалкому типу, как я, кроме разве что того позорного факта, что он уже вне игры.

— Раз уж вы упомянули игру, Майкл, хочу вам заметить, что, несмотря на всю свою опытность, вы иногда переигрываете. И не пытайтесь меня убедить, что сюда вы приехали, чтобы насладиться божественной музыкой великого Моцарта.

— Нет, конечно. Слушать Моцарта я езжу в Зальцбург. А правда в том, что у меня есть старый должник, который постоянно увещевает меня тем, что у него имеются здесь кое-какие вклады. А поскольку все это тянется слишком долго, я решил приехать и проверить, есть ли в его словах хоть толика правды. Только в банках, как вы знаете…

— Знаю, знаю, — прерывает меня Сеймур. Он не из тех людей, которые нуждаются в пояснениях. — В сущности, я и сам ваш старый должник, так что не будем делать из мелочей большую проблему. Я не забыл, что когда-то вы спасли мне жизнь.

— Что-то не припомню такого.

— Достаточно того, что я это помню.

Пока мы таким образом разговариваем, мой собеседник достает небольшую записную книжку, и она скользит по столику ко мне. Я небрежно пишу на листочке фамилию Табакова, название банка и возвращаю записную книжку хозяину.

— Если речь идет всего лишь о наведении такой справки, то это нетрудно сделать. Только не требуйте от меня кодов доступа к секретному архиву Лэнгли, поскольку я и сам их не знаю. А если пожелаете еще раз увидеть меня, то я тут бываю каждый день в это самое время.

Наша следующая встреча в «Астории» происходит спустя два дня.

— Это оказалось нелегко, — сообщает мне Сеймур, передавая небольшую карточку. — Говорю это не для того, чтобы подчеркнуть степень моей заслуги, а для того, чтобы напомнить, что банк «Барклайз» — не какой-нибудь там «Фольксбанк» с его простолюдинной клиентурой. Чтобы получить эти секретные сведения, пришлось пустить в ход солидные связи.

— Не волнуйтесь, они сохранятся в тайне.

— Только не убеждайте меня, что столь крупный миллионер — ваш должник.

— Он действительно должник, Уильям. Только не мой.

— Не буду любопытничать. Хотя мне и хотелось бы знать, чего ради вы приняли на себя столь трудновыполнимую миссию. Не знаю, представляете ли вы себе степень проблем, которые вас ждут на этом пути. Это ведь предмет не личностных, а межправительственных отношений.

— Это верно, — признаю. — Но никто не знает, как долго продержится нынешнее правительство и каковым будет его новый состав.

— Это ваши проблемы, — бормочет Сеймур. — И не говорите мне, что вы вне игры. Такие, как вы, из игры не выходят — их выносят вперед ногами.

Еще лето. Но осень уже напоминает о себе теми обычными природными явлениями, которые так любят живописать писатели. Единственное существенное среди этих явлений — частые дожди, из-за которых я вынужден все реже совершать прогулки и все больше времени проводить дома, деля его между разговорами с Мартой и размышлениями о ее бывшем супруге.

Похоже, мое предположение о депозитах Табакова подтверждается. Он открыл некоторое количество текущих банковских счетов, чтобы отвлечь внимание от глубоко засекреченных депозитов в других банках, на которых размещены значительные суммы. Банк «Барклайз» — едва ли не единственный из них, о котором мне известно.

Но этот невозможный Табаков не дает мне возможности насладиться радостью за свое открытие. Однажды ночью, когда речь у нас в очередной раз заходит о его деятельности в офшорных зонах, он мне доверительно сообщает:

— Для простачков, желающих пролезть в мои секреты, я устроил целую витрину с маленькими лакомствами в качестве приманки. Ты подобрался к этой витрине вплотную и весь сияешь от радости. В таком случае и мне остается порадоваться, что мой фокус удался.

И чуть погодя продолжает:

— Предположим, что мы сложили те суммы, которые вам удалось отыскать. Тут десять тысяч, там двадцать, где-то еще тридцать или пятьдесят… Вышло, скажем, миллион. Да я бы с радостью подарил этот миллион, чтобы меня оставили в покое. И если я его не дарю, то не потому, что скуп, а потому, что не желаю поощрять халяву и еще меньше желаю быть втянут в спираль шантажа.